Оперный спектакль на иностранном языке

Когда в конце восьмидесятых — начале девяностых годов я только пришёл в оперный театр молодым режиссёром, в большинстве советских и российских театров оперы шли на русском, в переводах. Иногда это были хорошие, качественные переводы, иногда не очень удачные. Но, во всяком случае, ни у кого не вызывало вопросов то, что публика должна понимать, что происходит на сцене, и желательно в ту секунду, когда это происходит.

Потом, когда распахнулись границы и наши музыканты, дирижёры, артисты устремились широким потоком на мировые сцены, они стали частью мирового оперного бизнеса. И здесь, думаю, я скажу вещь непопулярную, но, поскольку я по первому образованию музыкант (мало того, я окончил теоретико-композиторское отделение ереванской ЦМШ), я имею право так сказать. Есть расхожее представление, очень банальное: опера должна звучать на том языке, на котором написана. И я всегда задаю вопрос: а как насчёт драмы? Никого не удивляет, что русский зритель не знает на самом деле ни Шекспира такого, какой он есть, ни Кальдерона, ни Гоцци, потому что тогда Шекспира всегда надо играть на английском, Кальдерона на испанском, а Гоцци на итальянском.

Поэтому, мне кажется, это огромная проблема — барьер, который встаёт между зрителем и спектаклем, между залом и сценой. Посредник в виде субтитров, бегущей строки фактически не даёт мне подключиться к спектаклю, потому что слушать музыку — это один физиологический процесс, читать текст — это другой, смотреть спектакль — это третий. Они начинают друг друга вытеснять и друг с другом конфликтовать. И в итоге много раз, особенно на комических операх, я слышал смех в зале абсолютно невпопад, потому что зритель либо слишком быстро прочёл субтитры, либо слишком поздно.

Что касается знания иностранных языков, нет, большинство певцов, к сожалению, не владеют языками, на которых поют. И это для меня, для человека, который говорит на шести языках, тоже огромная проблема. Я бы с удовольствием слушал хороший русский вместо плохого итальянского.